Ты - Страница 84


К оглавлению

84

                   — Иди сюда, Лёнь... Осторожно.

                   Остаток дня мы просидели дома: какая уж тут вишня... А ночью разразилась гроза — наконец-то!.. Для измученной природы и столь же измученных людей это было спасением. Мне тоже стало легче, и я, выйдя на балкон, дышала посвежевшим воздухом. Вымотанная прошлой бессонной ночью, ты сейчас крепко спала и не слышала ни стука дождя, ни раскатов грома.

                   Меня разбудил запах кофе и шкворчание омлета на сковородке. Но мне кофе нельзя: ты налила в мою кружку жиденького чаю.

                   — С бергамотом, как ты любишь, — нежно прошептали твои губы и поцелуем обхватили мои. — Ну, всё, кушай, а мне пора бежать...

                   — Утён, а завтрак? — задержала я тебя.

                   — Да я — уже, — улыбнулась ты. — Пока ты спала. Всё, всё, я на работу.

                   Ещё несколько раз чмокнув меня, ты торопливо допила кофе, надела тёмные очки и взяла трость. Дверь квартиры закрылась, и на лестнице послышались твои удаляющиеся шаги и постукивание трости по железным прутьям перил. Двадцатое июля миновало, и у тебя настало время летней школы, а твоя голова, в июне ставшая жертвой эксперимента, уже обросла ёжиком.

                   Послезавтра мне предстояла баллонная ангиопластика по причине повторного сужения почечной артерии, из-за которого у меня и начало снова повышаться давление. В моём случае рестеноз был маловероятен, но, наверное, по какому-то закону подлости меня угораздило попасть именно в тот небольшой процент людей, с которыми это случается. Пластику должен был делать тот же молодой хирург, который занимался мной в прошлый раз — Константин Алексеевич. Предвосхищая вопрос читателя, отвечу: нет, он не прототип Кости из "Слепых душ", просто тёзка. Так уж совпало.

                   А до третьего и самого страшного удара рокового августа оставалось совсем немного...              

19. Ежевичная свадьба и трудности перевода

                 Жаркое лето две тысячи десятого продолжало бить рекорды: первая декада августа выдалась тропически раскалённой. Посещение леса из-за пожаров запретили, но мы с тобой, невзирая на это, решили отправиться на наше озеро. Мой отпуск ещё не кончился, и в твой выходной, рискуя нарваться на неприятности, мы собрали еду, палатку, твою гитару и сели в маршрутку. Впрочем, рисковали мы не сильно: костров разводить мы и так не собирались, а что касается лесной охраны, то вероятность встретить её была почти такой же, как у встречи с НЛО — ввиду малой численности сотрудников.

                 Прошло примерно полторы недели после ангиопластики, и я чувствовала себя более или менее нормально. Внутрь одного из стентов был поставлен ещё один, а второй просто расширили баллончиком. Время процедуры удачно совпало с моим отпуском, и больничный брать не пришлось: я и так уже была на "плохом счету" у начальства — как сотрудник, потенциально неспособный бесперебойно пахать, как лошадка, и при первой удобной возможности подлежащий замене. Как изношенный винтик в механизме.

                 Но оставим грустное. Поездка была твоей идеей, которая мне понравилась, несмотря на плохую переносимость мною жаркой погоды. Сосны и озеро — что могло быть замечательнее? Колючие пальцы сосновых лап на небе, хвойное волшебство воздуха, храмовая тишина торжественно стройных стволов, сочащихся янтарной смолой, в золотой глубине которой застывают все горести и печали — разве это не рай на земле? Мне хотелось снова рисовать тебя — словами ли, красками ли, неважно. Сердцем и душой.

                 Вода была тёплой и ласковой, как пуховая постель, а твои губы вытесняли из моей души весь мир, становясь моей единственной реальностью. Твои пальцы играли на струнах, а потом извлекали из моего тела аккорды счастья, твой голос обволакивал и поднимал к небесам, выше колючих сосновых крон, в заоблачную страну. Снова было всё: капельки воды на твоей коже, прилипший к ступням песок, похожий на тёмный тростниковый сахар; непобедимое солнце, зажигающее вокруг твоей круглой стриженой головы рыжевато-золотую ауру. А потом случилось то, чего я не ожидала...

                 Солнце уже почти село за сосны, только густо-янтарные косые лучи пробивались между стволами в вечерней тишине. Смолкшая гитара лежала на траве, устав за день, и я тихонько ласкала её струны, поглаживая те места, которых касались твои пальцы. Струны отзывались отрывистым полустоном-полушёпотом, а ты сидела, обхватив руками колени — босая, в закатанных до колен джинсах, чему-то улыбаясь.

                 — Птенчик, дай-ка мой рюкзак, — попросила ты вдруг.

                 Ещё ни о чём не догадываясь, я потянулась к рюкзаку, лежавшему довольно далеко, так что пришлось почти лечь на траву, чтобы кончиками пальцев уцепиться за лямку: вставать было лень, жаркий день разморил и утомил меня. Ловко найдя нужный кармашек, ты достала чёрный бархатный футлярчик, в каких обычно бывают кольца, и протянула мне. Уголки твоих губ подрагивали в полуулыбке.

                 — Чт-то это? — заикнулась я.

                 Впрочем, это был глупый вопрос. Подцепив ногтем крышечку, я открыла футляр. На красной подложке поблёскивали два золотых обручальных кольца. По каждому из них вился филигранно выгравированный лиственный узор, а в центре каждого листочка медовыми капельками мерцали крошечные камушки.

                 — Утя... Это что? — поперхнулась я.

                 — Ты же сама видишь, — засмеялась ты. — Кольца.

84