Ты - Страница 38


К оглавлению

38

                   Увы, всё это было только в моих мечтах. Твоя мама не знала, что я твоя "жена", и семейные узы, незримо соединившие нас за столом, были воображаемыми... Так мне тогда казалось.

                   А Наталья Борисовна вдруг подозрительно заморгала и тыльной, не испачканной в вишнёвом соке стороной руки стала вытирать покрасневшие и намокшие глаза. Я вопросительно и недоуменно посмотрела на неё, а она приложила к губам палец, как бы говоря "тсс!", и показала взглядом на тебя. Она хотела скрыть слёзы, но не вышло: вроде бы взяв себя в руки, уже через минуту Наталья Борисовна не выдержала и захлюпала носом. Ты, конечно, услышала.

                   — Мам... Ты что?

                   Наталья Борисовна изо всех сил пыталась справиться с собой.

                   — Ничего-ничего, — быстро пробормотала она. — Не обращай внимания, это я так... Папу твоего вспомнила. Это его любимое варенье... было.

                   Ты поднялась со своего места, подошла и обняла её за плечи.

                   — Мамуль... Ну, не надо. Мы с тобой.

                   — Ладно, сейчас успокоюсь, — тихо и виновато пообещала твоя мама.

                   Когда варенье было сварено и разлито в банки, она принесла пятилитровое ведёрко и сказала нам:

                   — Ну-ка, девочки, наберите вишни... Для Лёни, пусть возьмёт домой. Это ей за помощь с вареньем. Ведёрко потом в любое время занесёшь.

                   Я начала было отказываться, но ты взяла в одну руку ведёрко, а в другую — мои пальцы и сказала:

                   — Пошли.

                   — Идите, идите, — сказала вслед Наталья Борисовна. — А я ополоснусь пока: жара сегодня, да ещё вишня эта... Мокрая я вся уже.

                   Пока твоя мама мылась, мы собирали ягоды и ели их прямо с веток, то и дело обмениваясь вишнёвыми поцелуями. Твой рот был весь в красном соке, и мой, конечно, тоже. Потом мы сидели под деревом и слушали ветер, а у наших ног стояло полное ведёрко. Твои пальцы вплелись в траву, и моя рука тихонько накрыла их. Моё колено коснулось твоего. На тебе были шорты, майка и вьетнамки, на мне — открытый сарафан и сабо. Ветер задрал мне подол, и я любовалась четырьмя голыми коленками рядом — твоими и моими.

                   — Ну что, девочки, уже набрали? — послышался голос твоей мамы. — Идёмте чай пить!

                   После чая ты проводила меня домой. Я несла довольно тяжёлое ведёрко, обвязанное сверху тряпицей (чтобы вишня не сыпалась через край), и ты взялась за дужку:

                   — Давай мне, я поднесу.

                   Ты — "джентльмен", в этом вы с сестрой были похожи. А мне вдруг отчаянно захотелось заплакать...

                   — А ты-то чего ревёшь? — удивилась ты, услышав моё шмыганье носом.

                   — Ян... Мне так хочется, чтобы мы были семьёй, — всхлипнула я. — По-настоящему...

                   Мы вышли из садов и шагали под нависающими клёнами по нагретому асфальту тротуара.

                   — Будем, птенчик, — сказала ты.

                   — Когда? — печально спросила я.

                   — Пока не знаю, родная, — ответила ты. — Но будем. Обязательно.

                   Твой ответ, краткий, твёрдый и спокойный, удивил меня и внушил надежду. Ты всегда держала своё слово. Но здесь всё было не так-то просто...

                   Домой я пришла в семь вечера, когда отец и мачеха уже вернулись с работы. Проведя весь день с тобой, я не сходила в магазин и не приготовила поесть, за что и схлопотала от дражайшей маман двадцатиминутную нотацию.

                   — Я не кухаркой работать в этот дом пришла, — пилила она меня. — Мы ведь договорились, что готовит тот, у кого есть время и возможность. У тебя сегодня выходной — почему бы тебе было не заняться? Где ты была весь день, кстати?

                   — У подруги на даче, — ответила я, ставя ведёрко на стол.

                   — А это что? — спросила Светлана.

                   Я сняла с ведра тряпку.

                   — Вишня. Угостили.

                   — Ну и зачем? — опять была недовольна мачеха. — У нас свою некуда девать, к чему ещё чужую брать? Куда вот её теперь? Да ещё столько много...

                   Я только пожала плечами. Светланину дачу, пленившую сердце отца, я своей не считала, и всё, что там росло, для меня было как зелёный виноград для лисицы из известной басни.

                   — Вон, встань у магазина, на улице, где садоводы торгуют, — сказала Светлана. — У кого своего сада нет — купят. — Взвесив в руке ведёрко и попробовав ягоду, она причмокнула и оценила: — Рублей четыреста запросить можно. А то и пятьсот.

                   — Вот свою и продавайте, — буркнула я в ответ. — А эту я сама съем.

                   Светлана хмыкнула.

                   — Она ж кислая. Съешь тарелку — и не захочешь больше... А остальное потом куда? Вот, то-то и оно. Кстати, что за подруга у тебя такая? Не разлей вода вы с ней прямо. Что ни выходной — ты всё к ней. Когда ты с парнями так гулять будешь? Взрослая ведь уже, о своей семье задуматься пора.

                   Она была бы не прочь, если б я вышла замуж и освободила свою комнату. Отец, не встревая в наш разговор, смотрел телевизор. На столике у дивана стояла пластиковая "полторашка" крепкого пива.

                   Вымыв себе большую тарелку вишни с горкой, я села за компьютер и открыла файл со своей писаниной — романом-двухтомником "Белые водоросли".

38