Больница — огромная, с множеством отделений, состоит из нескольких корпусов и окружена чистеньким красивым сквером с цветочными клумбами и скамейками. Часы посещений здесь — с полпятого до семи, и в первый же день я прихожу к тебе, не выдержав домашнего одиночества. В палате только мы вдвоём, и можно миловаться сколько угодно без опасений. Теребя твои уши, вороша волосы и покрывая всё твоё лицо короткими быстрыми поцелуями, я шепчу:
— Яська, Утёночек мой маленький...
Палата вполне уютная и выглядит прилично: бежевые стены с двойной горизонтальной полосой "вкусного" цвета какао, пластиковое окно с двойным стеклопакетом, вертикальные жалюзи, кожаный диванчик. Впрочем, интерьер палаты тебе безразличен: ты всё равно его не видишь, главное для нас — то, что она только твоя. Нет никаких неудобств, сопутствующих наличию соседей, и можно целоваться без стеснения.
Чтобы тебе не было так скучно здесь, я принесла тебе плеер и флэшку с аудиокнигами. Увидев тебя на больничной койке, я вновь ощущаю страх тебя потерять, а дома мои глаза всё время на мокром месте. Всё осиротело без тебя — твоя студия, твоя кофейная кружка, твоё полотенце в ванной. И я.
— Ну, чего ты опять раскисла? — смеёшься ты. — Нормально всё будет.
Уткнувшись своим лбом в твой, я говорю:
— Господи, Утёнок, как же я тебя люблю.
Когда же я в последний раз говорила тебе эти слова? Не помню... Ужас.
Да, мне дико не хватает тебя — хоть волком вой, особенно ночью, но для тщательного обследования и лечения здесь действительно есть все возможности — разнообразная сложная аппаратура и квалифицированные врачи. Медикаменты и палату повышенной комфортности в лучшей больнице области приходится оплачивать из своего кармана, и если бы не Александра, я бы ни за что не потянула таких расходов...
На пятый день мы узнаём новость, от которой меня поначалу охватывает ледяной паралич. Тебя обследуют по поводу воспаления зрительного нерва, а обнаруживают ещё и опухоль его оболочки — менингиому.
Я сижу на кухне, пытаясь согреть руки о кружку с чаем. Твой отец умер от рака, вспоминается мне. Неужели наследственность? Если бы не это воспаление, опухоль могли бы ещё долго не обнаружить...
— Успокойся, это доброкачественное образование, — объясняет мне Александра, которая уже, конечно, поговорила с врачами и в курсе всех тонкостей. — Довольно редко встречается, но хорошо поддаётся лечению.
Её тёплые руки накрывают мои, а кажется — будто моё сердце попадает в их ласковый плен. А тебе нужна операция по удалению зрительного нерва, причём вместе с глазом, так как опухоль достигает его задней стороны, а зрение всё равно восстановлению уже не подлежит, и терять тебе нечего.
— Они могут сделать эту операцию? — Мой голос звучит глухо и измученно.
— Они там делают операции любой сложности, — говорит Александра. — После надо будет ещё обратиться в центр глазного протезирования. Там Яське вставят стеклянный глаз — и будет как новенькая. — Ободряюще улыбнувшись, твоя сестра заправляет прядки волос мне за уши.
— Но это же опять — деньжищи... Так и разориться недолго. — Устало застонав, я подпираю гудящую от боли голову руками. — Может, не надо? Яна и так почти всё время в очках ходит.
— Но иногда она ходит и без них, — мягко возражает Александра. — Чтобы она не стеснялась их снимать, лучше, если у неё будут два глаза, а не один. Не бойся, не разорюсь, — добавляет она с усмешкой. — Я узнавала цены — нормально.
Для тебя ей не жаль никаких денег, и мне становится стыдно за мой приступ скупости. Разумеется, с двумя глазами ты будешь чувствовать себя психологически комфортнее: когда увечья не видно окружающим, это всегда лучше.
Операция назначена через десять дней: сначала нужно долечить носовые пазухи, а пока тебе обкалывают глаз противовоспалительными препаратами. Мой отпуск кончается, и я уже не могу приходить к тебе каждый день, но когда прихожу, всегда приношу что-нибудь вкусненькое: хоть это и лучшая больница, но еда в ней всё-таки больничная. Светловолосая сестричка Юля проявляет к тебе повышенную заботу: то ли потому что Александра ей втихаря приплачивает, то ли из личной симпатии. Она собственноручно приносит тебе еду, следит за твоими вещами — телефоном и плеером, сопровождает тебя на процедуры и в туалет. То она помогает тебе скачать с флэшки файл с книгой, то поправляет постель, то отчитывает меня за то, что приношу тебе "неположенные" продукты — словом, или усердно отрабатывает взятку, или... Даже не знаю. Предположить, что ты ей нравишься, я не решаюсь. Хотя по мне тоже, например, сразу и не скажешь, что я — "не как все".
А однажды она говорит мне, смущённо улыбаясь:
— Знаете, вы похожи на одну актрису... Джованну Антонелли. Особенно глазами и улыбкой. И ресницами...
Мне стыдно признаться, но я впервые слышу это имя. Впрочем, неудивительно: оказывается, это звезда бразильских сериалов, и самая знаменитая её роль — роль красотки с трудной судьбой, Жади, в серале "Клон". Значит, Юля — любительница мыльных опер... А вот я — совсем нет, потому и не подозревала, что я, оказывается, похожа на эту Джованну.