Ты - Страница 128

128

Апрельские сумерки, подмороженная грязь под ногами. Первая половина этого месяца у нас — почти зима, а потом в рекордные сроки апрель-снегогон готовит землю к маю, к первым листочкам. Но не исключено, что и в мае снег может пойти...

Огни окон, фары машин. Небо... Небо, а небо? Скажи, я правда похожа на старую тётку? Скажи, что мне сделать, чтобы мой ангел-хранитель поверил в мою любовь? Неужели всё, что я делала для этого, было зря?

Город — огромный, серый и грязный, а я — маленькая одинокая фигурка в светлом пальто. Кому я нужна здесь? Здесь каждый — за себя. "Попрятались суки в окошки отдельных квартир". Люди не смотрели больше на звёзды, лишь под ноги себе — в слякоть, перемешанную с фантиками и окурками.

Куда пойти в этом городе? В сумочке нашлись кое-какие деньги — можно прожить пару-тройку дней. В нашей с тобой квартире жили чужие люди, а как бы мне хотелось сейчас подняться по родным ступенькам!

Я не смогу вернуться домой, пока не пойму, что делать — как убедить моего ангела, что я люблю.

Эх, апрель, что же ты делаешь? До майских праздников — пара дней, а ты снег вздумал сыпать. Кончай шутки шутить, мы же не за полярным кругом. Ветер, зачем ты выдуваешь из моей груди тепло, выстуживаешь мне сердце? Чем же я буду любить моего ангела-хранителя?

Какая-то малознакомая часть города. Как меня сюда занесло? Как заблудившуюся Герду — но не в поисках Кая, а в процессе изобретения лекарства для собственного сердца. Маршрутка, ещё маршрутка. Опять непонятно, где я. И что со мной? Я — чаша с взболтанной смесью боли, тоски, небесного холода, умирающего запаха прихваченной морозом яблоневой ветки. По сосудам в голове — алый огонь, яд, убивающий клетки. Сердце — вялый мешок, уставший качать кровь. А какой смысл, если Александра не верила мне?

В висках — ад, от которого седеют волосы. Где, где оно, чудодейственное средство, одна капля которого заставляет прозреть слепые сердца? И слепые души. Может быть, на дне этой банки с семиградусной розовой газированной бурдой со вкусом якобы клубники и шампанского? Супермаркет — супер-брюхо города, средоточие света, тепла и еды. Охранник. Есть деньги — есть еда, нет денег — уходи подобру-поздорову. У меня были деньги и выглядела я прилично, но не за едой я сюда пришла, а погреться, спасаясь от убийственного ветра и самой настоящей метели. Охранник уже поглядывал на меня, потому что я только бродила вдоль полок, ничего не покупая. Ладно, не будем вызывать подозрений. Сейчас бы чего-нибудь горячего... Ну да ладно, сойдёт и горячительное. Всё равно, какое. Например, вот это, с серебристо-зелёненькой этикеткой — очень подходящий цвет для змия... Что, лукавая рептилия, заключим сделку? Ты мне — тепло, а я тебе — часть своей печени... ну, так уж и быть, и души тоже.

Зелёный согласился и быстренько повёл меня в очередь на кассу. Впереди меня была широкая, кожано-пиджачная мужская спина и такой же кожаный затылок — флегматично-успокоительное и усыпляющее зрелище, как слоновья задница или кирпичная стена... Когда долго смотришь на кирпичную стену, начинают закрываться глаза и у тела, и у души, испытано. А серая слоновья задница помахивает хвостом, в то время как хобот спокойненько рвёт траву и пихает в рот. Тоже идиллическая картинка.

А вот со спины мне не повезло. Вскоре за мной пристроилось крайне несуразное и дурно пахнущее существо непонятного пола, в замурзанной оранжевой жилетке дворника, затасканных и грязных безразмерных штанах с пузырями на коленях — тоже от какой-то спецодежды. Из-под чёрной шерстяной шапчонки, залихватски сдвинутой набекрень, торчали засаленные клочки волос неопределённо-серого цвета, с проседью. Обрюзглое, морщинистое лицо существа имело выраженные алконавтические признаки. Небольшой лапкой с кривыми, грязными пальцами оно поставило на движущуюся ленту чекушку водки. Заметив мой взгляд, растянуло свои морщины в улыбочке и подмигнуло мешковатым глазом. Я отвернулась от неприятного зрелища.

Лента двигалась медленно, заваленная кучей продуктов. Слоново-кожаная спина впереди, переваливаясь с ноги на ногу, делала шажок за шажком, вонючее существо сзади тоже не отставало. Личностью оно оказалось крайне беспокойной — ни секунды не могло постоять на месте, озиралось, топталось, шмыгало носом, что-то бормотало. Потом, обратив внимание на наши соседствующие на ленте бутылки, сказало:

— Эт-самое... Прям как мы с тобой, да?

Голос у него был тоже непонятный — не то высокий мужской, не то грубый женский, глуховато-шепелявый из-за отсутствия части зубов. Я глянула и не могла не согласиться, что сходство подмечено точно. Моя бутылка, высокая, стройная, элегантная, вся радужно-зелёно-серебристая — я, а неказистая чекушечка дешёвой водяры — мой пахучий сосед. Удивившись сохранности образного мышления у столь опустившегося субъекта, я не удержалась от ухмылки. Лучше бы я отвернулась... А то, похоже, мою усмешку приняли за проявление дружелюбия.

— Красивая ты, принцесса... Может, пойдём, бухнём на парочку? — предсказуемо поступило предложение.

— Вот ещё, — буркнула я, отворачиваясь.

Скорее бы уж добраться до кассирши и — пулей от такого малоприятного соседства... Увы, завалы продуктов на ленте расчищались медленнее, чем хотелось бы.

128