Ты - Страница 106

106

— Мм... Объеденье! Потрясающий домашний вкус, — хватила она.

— Так возьмите баночку или даже две, если хотите, — предложила я. — Я уже двенадцать литров сварила, с этой партией будет восемнадцать... Нам — выше крыши. Хватит и ещё останется.

— Спасибо, — засмеялась Ксения. — Честно говоря, не откажусь... Уж очень вкусно! Домашнее повидло — это просто сказка. В супермаркете такого не купишь.

Потом мы пили чай с остатками повидла, устроившись на крыльце. Дневное солнечное золото превратилось в вечерний янтарь, в мельтешении зайчиков появилось ленца и усталость. Несколько утомлённых "зайцев", забравшись ко мне на колени, сонно затихли там, один даже залез в карман фартука, а другой принимал ванну в золотисто-коричневой глубине моей чашки. Ещё парочка облюбовала обтянутые джинсовой тканью колени Ксении, но там им было жестковато, и они то и дело ворочались с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее. Шляпа Ксении висела на завязках у неё за спиной, а в глазах притаился тёплый отблеск вечера. Мне было легко и приятно таять и млеть в этом ни к чему не обязывающем летнем времяпрепровождении, даже роковая острота августа смягчилась и отошла за беспечный шелест яблоневых крон. Тихое, светлое небо с ванильной дымкой облаков, соседские крыши и кустик полыни у крыльца, вкус ещё тёплого повидла и чайный уют...

Внезапный звонок мобильного прервал эту идиллию.

— Лёнь, ты где?

— Привет, Саш... Я на даче опять, с яблоками вожусь. Пять литров сока и шесть повидла получилось.

После обнаружения той верёвки с петлёй Александра всё время беспокоилась за меня. Хоть вслух она ничего не говорила, но по её глазам было видно, чего ей стоило уезжать утром на работу, оставляя меня одну. Бывало, она звонила по два-три раза за день — просто чтобы услышать мой голос.

— Ну, молодец... Ладно, только долго там не засиживайся.

— День сегодня замечательный, Саш. Домой даже как-то не хочется... Последние тёплые деньки. Осень скоро...

— Ну ладно, ладно. Не сиди только совсем-то уж дотемна.

Когда я вернулась на крыльцо, Ксения полюбопытствовала:

— А Саша — это кто?

— Старшая сестра Яны, — объяснила я. — Я временно у неё живу. Она очень меня поддерживает сейчас. Просто неоценимо. Ну и я её тоже... стараюсь.

— А она тоже творческий человек?

— Нет, Саша — предприниматель. У неё сеть подарочно-цветочных магазинов.

Тихий, янтарно-солнечный вечер наливался тёплой, медовой зрелостью. А Ксения тем временем спускалась со второго этажа с книгой в руках.

— У вас тут, оказывается, целая библиотека! Лёнечка, вы любите стихи?

— Люблю, — ответила я.

— Тогда вот, Федерико Гарсиа Лорка, "Дождь", — объявила Ксения, становясь в позу декламатора.

                 Есть в дожде откровенье — потаенная нежность.
                 И старинная сладость примиренной дремоты,
                 пробуждается с ним безыскусная песня,
                 и трепещет душа усыпленной природы.

                 Это землю лобзают поцелуем лазурным,
                 первобытное снова оживает поверье.
                 Сочетаются Небо и Земля, как впервые,
                 и великая кротость разлита в предвечерье.

                 Дождь — заря для плодов. Он приносит цветы нам,
                 овевает священным дуновением моря,
                 вызывает внезапно бытие на погостах,
                 а в душе сожаленье о немыслимых зорях,

                 роковое томленье по загубленной жизни,
                 неотступную думу: "Все напрасно, все поздно!"
                 Или призрак тревожный невозможного утра
                 и страдание плоти, где таится угроза...

Ксения была прирождённым чтецом. Её голос трепетно оживлял вдохновенно-завораживающие образы стихов, которые причудливо вплетались в канву реальности, перемешиваясь с умиротворённым, летним дыханием яблоневых крон, светлой грустью неба, хмельным золотом солнца.

                 Вслух малыши-топольки
                 читают букварь, а ветхий
                 тополь-учитель качает
                 в лад им иссохшею веткой.
                 Теперь на горе далекой,
                 наверно, играют в кости
                 покойники: им так скучно
                 весь век лежать на погосте!

"Малыши-топольки"... А молодые, сочно-салатовые побеги на стволе старой яблони — её вечно юная суть, устремляющаяся к солнцу, радующаяся ему независимо от количества годовых колец. Как яблоня не может жить без солнечных лучей, так и я не могла жить без тебя, без света твоих незрячих солнц; не имеет значения, сколько слов-капель уронено на стонущее полотно жизни, потому что без любви оно — лишь мёртвая ткань, пущенная на элегантные костюмы, а с нею — пульсирующая и мерцающая сеть мироздания...

— Гм, гм, — раздалось вдруг. — Прошу прощения, что прерываю ваш поэтический вечер... Кажется, я помешала.

По дорожке между кустами смородины, держа руки в карманах светло-бежевых летних брюк, шла Александра. Спокойное выражение её лица не могло меня обмануть: глаза твоей сестры блестели грозной и холодной сталью. Она смерила Ксению оценивающе-враждебным взглядом, но поздоровалась с безукоризненной вежливостью:

106